Леонид Иннокентьевич МОГИЛЕВ.

Смерть кота Коровьева

Малая проза.

Стояли невыносимо долгие вечера. Зега благополучно прожил день настолько длинный и пустой, что блестящая перспектива прожить еще и вечер приводила его в состояние томительной ненависти ко всему сущему. С утра он проявил последнюю халтуру, потом долго мыл кюветы, после щеточкой пальцы, так, чтобы ни следа, но след оставался… Зега был фотографом для торжеств. До недавних пор он работой не тяготился, относился к жизни хорошо и весело.
Летом было море. Всего в трех автобусных остановках. И ремесло страдало, поскольку тогда Зега никаких торжеств не одобрял. Он лежал, в одиночестве, во дворе спасательной станции, читал журнал "Фотография в СССР" по временам пересекал пляжную зону, упакованную разнокалиберными телами, входил в море метров на пятьдесят, и когда оно становилось достаточно глубоким, плыл. 3аплывал он за буи, но так как пользовался покровительством незначительной прослойки населения, спасающей, чаше всего безуспешно, наши души его никто не возвращал.

Плавал он долго. Вернувшись на сушу, молчаливый и торжественный пересекал лежбище и водружался на деревянный шит, во дворе двухэтажной и двуглавой, построенной во времена далекие и мрачные станции и лежал, не вставая, так долго, как это ему хотелось. Спал. Снова читал журналы.
Случалось, гулеванил, пил со спасателями, крутил легкие, ненавязчивые флирты с лежбищенскими дамочками, иногда успешно, а иногда и нет, а после всегда возвращался, на свой щит. Щит этот когда-то был покрашен в служебный, красный цвет, но теперь краска осталась на памяти только долголетних работников станции, а доски были отполированы поколениями лежавших и гладили тело так, как это может делать женщина, когда у нее незлобливое состояние души.

Был Зега у матери один. А она все как-то не могла бросить работу на судах дальнего плавания, и большую часть года Зега проживал в двухкомнатной квартире в одиночестве. Вернее, делил, жилплощадь с Котом Коровьевым, а временами вел с ним совместное хозяйство. Фамилию свою кот получил по прямой аналогии с персонажем всемирно известного романа. Был Кот редкого размера, необыкновенной пушистости, фантастического ехидства и редкой невоздержанности. Едва, утром оказавшись во дворе, Коровьев своим дьявольским взглядом высматривал смазливую особь и тут же овладевал ею. Впрочем, время суток и года роли абсолютно не играло. И около подъезда, нужно сказать, все время слонялись какие-то киски. Во дворе играли дети, и вязали шапочки старушки. Старушкам публичное соитие наших меньших братьев и сестер не нравилось, а детям было любопытно.

Зега пытался, было усовещать своего любвеобильного товарища, не кормил его дня по два, а то и по три, но тщетно. Впрочем, иногда наступали необъяснимые отрешения Кота от бытовых реалий. Тогда он ложился на коврик у платяного шкафа и думал. И даже когда Зёга вставал ночью испить отвара из заповедных трав собираемых и опознаваемых им по превосходному определителю растений региона, даже тогда он обнаруживал, что Кот лежит с открытыми глазами думает. Глаза у Кота светились, и в них видел Зёга бездны миров, и другие космические глубины. Зёга присаживался рядом, поглаживал Кота по заповедным местам на спине, чесал у него за ухом "прохаживался" потом по животу и приговаривал: "Ты не майся, дяденька скоро, даст бог дожди пойдут".

Дожди оба любили необыкновенно. В день, когда начинало лить из небесной прорвы, когда начинало моросить и капать они усаживались у окна. Зёга сооружал из всякой кухонной утвари натюрморт и писал его масляными красками. Кот провожал взглядом каждый мазок и переживал.
Вообще-то Зёга был художником. Окончил когда-то неплохое училище. Но потом по необъяснимой причине художество забросил и стал фотографом на свадьбах, похоронах, а также на других житейских мероприятиях. Когда кухонная утварь каким-нибудь новаторским образом была воплощена на холсте Зега собирал краски, мыл кисти, и начиналось у них с Котом бесконечное бдение. Шел дождь, то переставал, то вновь начинался, то вдруг являлось солнце, а то, словно осознав свою полную сейчас ненужность, исчезало за облаками, а Зега все говорил, говорил, говорил, а Кот слушал, поддакивал, временами возражал. И был в такие дни Коровьев добрым и торжественным.

Но совсем недавно он был отравлен неизвестным гражданином и вчера скончался дома, на коврике у платяного шкафа, хотя должен был, согласно традициям,по которым птицы осенью летят на Юг, а коты встречают смерть в одиночестве, уползти в какой-нибудь подвал и сдохнуть там. Когда Зега,удивленный необычайно долгим отсутствием Коровьева стал подозревать неладное, тот нашелся около входной двери. Он лежал около нее и не имея сил дать знать о себе, ждал. Кот выглядел ужасно. В его свалявшейся шерсти сновали блохи, которых он даже не пытался достать. Зега засуетился, как мог привел Кота в порядок, стал заставлять его пить молоко и воду, но пить его товарищ не смог. В том, что Кот отравлен, сомневаться не приходилось. Были на то основания. Кот лег на свой коврик у платяного шкафа. Ночью Зега часто вскакивал; смотрел, не лучше ли другу. Тот лежал. Дышал доверчиво и недоуменно. Глаза его теперь были закрыты. Коли он явился домой, а не уполз в какую-нибудь дыру, Зега был почти уверен, что Коровьев выживет. Но когда под утро он встал погладить кота, тот был мертв. Тогда Зега представил себя мертвым котом и заплакал. Утром явился Курбаши. Находясь дома, Зега дверь никогда не запирал ни ночью, ни днем, чтобы гость не тратил времени на звонки и церемонии.

- Что я вижу? Скорбь у тела усопшего друга? - Курбаши был парнем понятливым. - Там, в параллельных мирах он выжил и уже взобрался на очередную любимую. Приношу свои глубокие соболезнования. Кота действительно жалко - Зега лежал на диване лицом к стене и думал о море.
- Нужна лопата. Будем хоронить. - распорядился Курбаши.
- С роду у меня лопат не было.
- Тогда растворим его в химикалиях. Есть у тебя серная кислота? - Курбаши вообще-то был добрым парнем, но считал, и справедливо, что нельзя распускать скупые мужские слюни.
- Тогда я прогуляюсь на ближайшую стройку. А ты лежи. Предавайся скорби, - и он покинул жилище, под крышей которого поселилась печаль.
Курбаши, у которого, вообще-то, было много дел требовавших скорого выполнения, не мог бросить товарища в беде.
На стройке ему лопаты не дали, а сказали во след, что котов сейчас развелось столько, что их просто нужно класть под пресс или бросать живьем в топки котлов, и так, на сэкономленном топливе строить наше дальнейшее светлое будущее. Курбаши не стал спорить со злобными строителями будущего, а просто покинул их и начал обходить микрорайон в поисках инструмента.
Микрорайон этот жил своей обычной утренней жизнью.
Все, кто хотел и мог, трудились в цехах и конторах,обвешивали в магазинах, красили стены в нейтральные цвета, учились в начальных и высших школах, а также в ПТУ и просто занимались самообразованием. Неистребимые бабульки сидели на лавочках, плели свои тенденциозные речи, и, оглядывая мир, замкнутый для них многоэтажками, тянулись к солнышку. Только Курбаши перемещался по дворам и улицам с никчемной для постороннего взгляда целью: получить во временное пользование шанцевый инструмент для совершения обряда захоронения Кота Коровьева. Тут-то Курбаши и увидел гражданина с мойвой.

Ласковый гражданин в шляпе и спортивном костюме кормил мойвой плюгавую кошку. Был он очень ласков, но не очень щедр. Кошка хотела еще, но гражданин уже уходил. Она было побежала за благодетелем, но остановилась, словно бы в недоумении и отправилась прочь. Тогда Курбаши пошел за дядей в шляпе. А тот аккуратно обошёл микрорайон и оделил каждую встречную хвостатую тварь рыбкой из бумажного кулька. То, что осталось в кульке, он вывалил на асфальт у подвального окошка, а саму бумажку бросил. Это-то окончательно и убедило Курбаши в злом умысле. Он подкрался к рыжей, невыразительней котяре, жравшей дареное, и так на неё крикнул, она сама выронила мойву из пасти и бросилась прочь. Потом он собрал оставшееся на асфальте, завернул опять в кулёк, и едва успел догнать гражданина в шляпе, когда тот поднимался в свою квартиру на пятом этаже светлого, но не очень высокого дома. Курбаши запомнил номер квартиры и мигом слетел вниз. Вскоре он украл лопату, твёрдо пообещав себе вернуть ее после на место и прямёхонько задвинул к Зеге.
Зега жил на первом этаже и могилу вырыл прямо под лоджией. Пришлось вынуть из ямы немало битого кирпича и щебня, хотя она и была глубока. Дно Зёга выстелил травой и листьями. Кота положили в наволочку и опустили на дно. Сверху прикрыли тело листом картона с одним из натюрмортов и засыпали Кота Коровьева землей, совсем, как человека. Курбаши соорудил холмик, но Зега его сравнял. - Не нужно ерничать, - пояснил он.

Они вернулись в квартиру. Сели на кухне.
- Чем это от тебя воняет? - вежливо поинтересовался Зега.
- Рыбой. Очевидно, отравленной. - Курбаши сходил в прихожую за пакетом. Рыбу высыпали на газету. Брюшко у каждой было подпорото и в каждую аккуратно был всунут белый порошок.
- Сука. - обмолвился Зега.
- Я его до квартиры довел. Добрый такой дядя. В шляпе. В спортивном костюме и без живота. Жизнь видно любит.
Курбашн смахнул отраву в мусорное ведро, вымыл руки, поставил на газ чайник … Зега ушел в комнату и лег.
Курбаши подождал, пока закипит вода" заварил чай, налил в две кружки и пошел к Зеге.
- Как же я теперь без Кота буду? Хоть домой не ходи,- молвил Зега, потом помолчали минут десять и Курбаши не в силах более терпеть чужой тоски, сказал вдруг не подумав: "А мы его тоже отравим".
- А как?
- А он, наверное, пиво пьет по субботам. Мы за ним в очередь встанем. Ты его отвлечешь, будто тараньку предложишь, а я сыпану крысиного яду в кружку.
- Чтоб такого отравить, много яду нужно, он почувствует.
- А другого яду где же взять? Другого нету.
- Хорошо бы цианистого калия.
- А потом нас найдут и по совокупности проделок
осудят к исключительной мере социальной защиты.
- Много они знают.
- Больше, чем ты думаешь.
- Конечно. Совершенно ясно, что человек не кот. Его так просто не задушишь. Но ведь бывают коты, которые гораздо лучше некоторых людей. Вот в чем дело.
- Ну, это смотря кто душит и кого…
- Ты замолчал бы лучше,- и замолчали оба.
- Может вина выпьем? - предложил Зега.
- Если мы вина выпьем, мы его точно отравим, этого в шляпе.
- А давай убьем его понарошке. Морально.
- Насчет морали ты это здорово придумал. Мы в ней ох как сильны.
- Короче, иди за мойвой. Немного погодя мы ее жарить будем.
- Я жареную не ем. Я ем только копченую.
- А ты ее и не будешь есть. Ее будет вкушать наш новый друг-Отравитель.
- А он не станет есть.
- А мы его заставим ... Мы с собой подводное ружье возьмем. - Это как у неореалистов? Как макаронами? До заворота кишок, что ли кормить его этой рыбой?
- Мы ему скажем, что это та рыба, которую он котам скармливает. Будто бы мы ему ее собрали. Животы подпорим и пакет тот из ведра сейчас достанем. - Тут Курбаши развеселился и попросил у Зеги денег. - У тебя что, двадцати копеек нет?
- Нет, - скромно ответил Курбаши.
- Вот тебе рубль. Купи полкило и поваляй ее по асфальту для похожести. А сдачу получай в безвозмездный дар. По случаю печального дня.
Курбашн ушел, a Зеге стало опять мерзко, одиноко, безкотово. Он вышел на лоджию и посмотрел на свежую могилку
- Спи Коровьев. Печаль моя светла. Спи спокойно, дорогой человек. Курбаши не возвращался долго. Видно, стоял в очереди или слонялся где-то по своей курбашяной привычке. "До чего же несуразный человек", - озлился Зега. Он еще подождал немного и уснул. Спал долго. Примерно час.

А когда проснулся, увидел на полу спящего Курбаши.
- Вставай немедленно. Что мы, совсем рехнулись? Спим, где не попадя, - закричал Зега и ушел на кухню.
- Курбаши! Ты что за чай заварил?
- Да тот, что в банке.
- В красной?
- А в какой же еще?
- Ты, собака снотворный чай заварил. Гнида. Там иван-чая половина. А я тоже хорош. Ничего не понял. Этого зелья хлопни и спи, хоть сутки. Сомлели бы тут вовсе. Расслабились. Ну, собирайся. Можешь холодный душ принять и веди.
- Куда тебя вести?
- К убийце.
- А он нас не пустит, - неожиданно пошел на попятную вдохновитель идеи.
- А мы сантехниками скажемся.
- А он удостоверение потребует.
- А мы его с порога...
- А он не один.
- А если он не одни, мы всю эту палаческую семью свяжем и заставим жрать эту рыбу!

И единомышленники отправились карать убийцу. Ружье для подводной охоты положили в большую сумку. Туда же Зега сунул разводной ключ, моток бечевки и пакет с рыбой. Зега был большой выдумщик. В руки Курбаши он сунул старый, тройник-смеситель, а на голову ему напялил кепарик. Бельевой капроновый шнур чуть не забыли.
Отравитель впустил их сразу. В квартире он был один. И тогда Зега в момент скрутил его, а Курбаши засунул в рот Отравителю полотенце, подвернувшееся под руку. Затем друга животных посадили в кресло, и накрепко прикрутили капроновым шнуром. Затем Зега вынул ружье,зарядил его, и взвел курок.
- Пройдет сквозь твой живот, сквозь кресло и воткнется в стену. А теперь я хочу посмотреть, дяденька, в твои добрые глаза. Предупреждаю насчет сопротивления. Стреляю без предупреждения. То же относится к крикам "в ночи".

Курбаши вынул кляп изо рта хозяина, но тот пока не кричал, а просто переводил добрые глаза с одного злоумышленника на другого.
- Вам деньги нужны? - спросил он наконец.
- Нам нужны другие предметы вещественного мира,как-то: подсолнечное масло, сковорода и спички. Зега сидел на полу, ружье лежало иа коленях, жалом в сторону кресла где был привязан подопытный человек-убийца.
- Зачем масло, попробуем обойтись без масла. Деньги в...
- Нам именно масло, - прервал убийцу Курбаши и захлопотал на кухне.
- Скажи-ка, дядя, зачем ты травишь животных? Ты зачем добровольно взял на себя функцию божественную и неподвластную времени?
- Идиоты, - закричал дядя, - развяжите немедленно!
- Сидеть, - прервал Зега недозволенные речи, и жало уперлось в живот, в тренированный живот Отравителя.
- Здоровая у него сковорода. Я в жизни такой не видал, - появился в комнате Курбаши.
- А если кто войдет? - спросил дядя,- Если кто звонить станет? А мы запремся и будем отстреливаться. Только мне кажется никто не войдет. Ты один во всем мире. Кто же с тобой жить станет? От тебя и дети откажутся. Сидеть! Кончай там все, Курбаши, побыстрее...
- Вы что делать хотите? Если масло в глотку лить, так лучше сразу убейте.
- Ну, неужели? - высунулся из кухни Курбаши.
- Ты сейчас будешь жрать рыбу. Ту, что разбросал в районе, мой друг. Ее сейчас поджарят. Слегка. И будешь жрать. Узнаешь кулек?
- Да вы, что, твари малолетние? Да я вас потом!
- Потом суп с котом, Сидеть!
- Сейчас, сейчас. Я ее перчиком приправлю, - веселился от души Курбаши.
- Перчиком разлюбезное дело. И зеленью. Есть у него там зелень?
- Есть югославская приправа "Аппетит", - объявил Курбаши.
- Через минуту он появился, в переднике, с полотенцем на руке. Рыбку он переложил на тарелку, рядом Зега увидел горку майонеза, лужицу томата, кружки жареного лука.
- Ну, ты и чудесный, оказывается, человек, - похвалил он друга.
- Ресторан господина Септима. Ешь, сука!
- Сидеть!
- Ты же культурный человек. Кушай, пожалуйста, - попросил Курбаши.
- Считаю до пяти, - подвел итог дискуссии Зега.
Отравителю развязали руки. Зега щелкнул предохранителем и представление началось.
- Сегодня мы с товарищем бежим в одну из скандинавских стран. Канал абсолютно надежен. Лучше ешь. Иначе немедленная смерть. А так еще помучаешься. Посмотришь на мир счастливыми глазами. - Авось не сдохнешь. Вон какой крепкий Мужичок-боровичок. Вообще-то ты что туда клал? Какой яд? Не отвечаешь? Ну, ладно. Может быть, он слегка разложится после, термообработки. Тебе вилку дать или руками? Правильно. Руками надежнее.И слаще.

Он ел быстро. Вталкивал в себя рыбешек. Курбаши немного присушил их и они хрустели на зубах. По подбородку отравителя стекало масло.
- Так, - сказал Зега, - Аппетит завидный.
- Теперь можно, встать? - с надеждой спросил хорошо поевший человек.
- Вставать может и не придется. Подождем минут тридцать, - решил Курбаши - Или пятнаддать.
Отравитедь теперь сидел совсем спокойно, положив руки на колени. Курбаши включил проигрыватель.Так себе штука. Старая и недорогая. Да и пластинок почти совсем не было.
- Будешь подыхать под музыку диско. Спляшешь Железное Болеро. Краковяк вприсядку. - И тогда привязанный к креслу человек всунул пальцы в рот, ожидая выстрела. Но выстрела не было. Это ружье давно не работало. Но он не знал этого. И его стало рвать. Он упал вместе с креслом и его рвало прямо на ковер... Он лежал на боку повернувшись спиной к жалу подводного ружья и прикрывал спину креслом. И все еще совал пальцы в глотку.
- Вот и лежи теперь в дерьме, - сказал Зега и они вышли, захватив свои вещи и аккуратно затворив за собой дверь.

Опубликован в журнале "Родник".
Взято на странице: moscowcatmuseum.com